Париж, как ни крути, продолжает оставаться столицей мира. И вопрос «Чем заняться?» там не стоит. Кто-то идет в Gallery Lafayette за покупками, кто-то – отведать лягушачьих лапок, а у меня очередь дошла до Grand Opera.
Зачем? За высоким искусством! Предполагается,...
Париж, как ни крути, продолжает оставаться столицей мира. И вопрос «Чем заняться?» там не стоит. Кто-то идет в Gallery Lafayette за покупками, кто-то – отведать лягушачьих лапок, а у меня очередь дошла до Grand Opera.
Зачем? За высоким искусством! Предполагается, что высокое искусство производит высокие впечатления. А где оно еще может жить, как не в знаменитой парижской Опере? Там со времен Наполеона III блистают лучшие представители рафинированного искусства пения и танца.
Поэтому какая разница, что конкретно дают в этот мой свободный вечер? Место предполагает.
Давали балетный спектакль из двух частей. Ну и что, что я постановщиков не знаю. Кроме Григоровича и Бежара, я из современных вообще никого не знаю. Композиторов не слышал? Это досадно. Но не могу же я всех знать! Вот и открою для себя новенькое – место ведь предполагает.
В первом отделении, которое называлось «Этюды», оркестр слаженно играл что-то в стандартно-классическом стиле (Carl Czerny), изящные балерины и подкачанные балеруны исполняли тоже что-то стандартно-классическое: батман тандю (синхронно взмахивали ножками), крутили фуэте, высоко прыгали – действительно этюды. Это напоминало публичную сдачу зачета по балетной технике. Как оказалось, не случайно: поставил это Harald Lander, директор балетной школы Grand Opera. Не сильно захватывающе, но хотя бы любопытно.
Во втором отделении оркестр покинул яму, а в качестве декорации осталась серо-желтая стена. Под скрипуче-трубные звуки искусственного происхождения группы танцоров переменного состава в разноцветных трико начали свой танец. Нельзя сказать, что они это делали плохо или не старались. Но минут через 10 можно было уже идти домой, потому что до конца представления на сцене происходило одно и то же, причем ухватить фабулу, выделить героев или понять смысл происходящего так и не удалось. А то, что называлось музыкой, изо всех сил подталкивало выйти вон из зала. Это потом уже я прочел у одного критика, что Thom Willems, помеченный как автор музыки, «принципиально не пишет мелодий», а «смакует резкие контрасты: звуковые обвалы, напоминающие о рушащихся небоскребах, взрезают мягкие ковры из еле слышных шумов посредством стремительного монтажа. Именно эта обнаженность простейших структур и интересует Форсайта в творчестве Тома Виллемса». Получилось, что интересы хореографа Форсайта оказались перпендикулярны моим. Как и многих других зрителей, пулей вылетевших на волю, но пришедших в этот театр в надежде прикоснуться к высокому и прекрасному.
Парижский автосалон, конечно же, не похож на театр оперы и балета. Однако тысяча чертей, как говорили мушкетеры, что-то мне это напоминает! Grand Stand мирового автопрома по-прежнему поражает размахом и шармом. Стенды, как футбольные поля; экраны, как Стена Плача; девушки, сбежавшие с Fashion Week; большие боссы с испепеляющими взглядами; дизайнеры в мешковине. Но где прежнее изобилие серийных премьер и пиршество концептуальных идей? Такое ощущение, что пропало чувство сегодняшней правоты, и картинку прекрасного далёко никто нарисовать не может. Может, это уже плоды той футурологической дискуссии о том, что уже и автомобиль как предмет личного владения ставится под сомнение?
Пристальный взгляд, конечно, найдет интересные экспонаты. Свои 17 предметов, достойных внимания, мы нашли, и три, достойных удивления, что на обложке, тоже. Но, что характерно, главное впечатление на салоне на меня произвел самый дальний и необязательный для посещения павильон. Там всегда устраиваются тематические выставки, где под тем или иным девизом отбираются легендарные автомобили разных эпох. В этом году это называлось «Автомобиль и мода». Экземпляры автошедевров не были модными сами по себе, они были каким-то образом причастны к миру моды и модным событиям. По сути, случайная выборка. Но какой эмоциональный эффект! Как долго их можно рассматривать, читать истории, удивляться таланту дизайнеров и инженеров. Не думаю, что я вдруг стал поклонником старины. Просто стал ощутим тот колоссальный исторический фундамент, на котором стоит современный автомобиль. И ясно, что обобществленным гаджетом автомобиль никогда не станет. И тут нечему удивляться.