Архангельский этап «лэндроверовского» марафона «Открывая Россию» выдался щедрым на интереснейшие встречи, порой неожиданные, и всегда в знаковых местах, даже если сначала они не выглядели таковыми.

>> Вернуться к части I


Часть II

Шекспир отдыхает

«А ведь у меня один дед другого раскулачил, правда, еще до того как породнились. Что было, когда мои родители втайне от своих поженились!» – продолжает свой рассказ Александр Алексеевич Парфентьев, с которым мы разговорились у руин Красногорского Богородицкого монастыря на Пинеге. Но историей о поморских Монтекки и Капулетти дело не ограничилось. Отец Александра Алексеевича от своего родителя, требовавшего заниматься хозяйством, вместе с приятелем «утек» на плоту на учебу в Питер. Такой вот Ломоносов ХХ в. «А что здесь было при Советской власти?» – с такого вопроса завязалась наша беседа. «В бывших хозяйственных корпусах монастыря – женская психлечебница, куда любили наведываться служивые из соседней части. В 90-х больницу перевели, освободившиеся здания отремонтировали под туркомплекс, но некоторое время назад он сгорел». Да это готовый сюжет для нового фильма недавно ушедшего Балабанова! Вполне вероятно, Алексей его уже снимает. Там. Смета минимальная: декорации-то революционные массы, разорившие монастырь в 1920-х, давно подготовили, а новейшие времена добавили свои запоминающиеся штрихи.

Рядом с развалинами храма – спиленные бензопилой языческие изваяния, кем-то недавно установленные в память о существовавшем здесь в дохристианские времена капище «Черная гора»... А каков подбор исторических консультантов у Балабанова! Готовые испепелить друг друга в земной жизни рыцарь старообрядчества несгибаемый протопоп Аввакум и реформатор православия патриарх Никон. Здесь же Иоанн Кронштадтский, великий проповедник и духовный защитник доживавшего свой век самодержавия. Неисправимый романтик Александр Грин, которому было тяжко в России царской и невыносимо в советской, тоже в группе. Своими воспоминаниями делится и Семен Дежнев, тот самый, что усмирял якутов, открыл Колыму и пролив, позже получивший название Берингов. Все эти знаковые фигуры по факту рождения, по своей или не своей воле стали частью истории Архангельской земли. А главный консультант у Алексея Балабанова – князь Василий Васильевич Голицын, «министр иностранных дел» и фактически русский «премьер» при регентше царевне Софье. Настоящий аристократ, он вел Россию в Европу, используя в основном дипломатические пути, а не силу оружия. Не забывал В.В. Голицын и о восточном соседе, заключив первый договор о границе с Китаем.

Но История на развилке выбрала другое направление: «Ура! Мы ломим, гнутся шведы» – «Брала русская бригада галицийские поля» – «Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход...» А В.В. Голицын в 1690 г. из палат в Охотном ряду отправился в вечную ссылку, конечным пунктом которой стал Пинежский Волок (ныне поселок Пинега Архангельской области), где князь скончался в 1714 г., напоследок отправив многозначительное «послание» своему могущественному тюремщику. В.В. Голицын завещал похоронить себя в том самом Красногорском Богородицком монастыре, где пересеклись наши пути с Александром Алексеевичем Парфентьевым. А кирпичные постройки монастыря возвели как раз в начале XVIII в. вопреки указу Петра I о запрете каменного строительства на Руси ради концентрации ресурсов для проекта «Питербурх». Кстати, Петра Алексеевича тоже звали в съемочную группу, но ему недосуг: все режется в подкидного со стрельцами. Но, кажется, это уже сюжет для другого фильма...

Российская история богата на завораживающие сюжеты.

Древняя рубленая глава лявлинской церкви Николая Чудотворца, замененная во время реставрации 1970-х гг., перенесена внутрь храма

Сказка & Быль

Хотя слово «Лявля» на угро-финском означает «тяжелая вода», вода из святого источника рядом храмом Николая Чудотворца очень легка и вкусна

Через темные леса, через болота вели нас бесконечные грейдеры, порой усыпанные убийственными каменюками, в числящуюся деревней при наличии храма Кимжу, что в северном МезЕнском районе. Жил ли здесь, как говорят, некий Ким, или верны переводы названия с угро-финского (токовище/река со многими «следами», притоками) не суть важно. Важно, что Кимжа – настоящее чудо. Уже хотя бы потому, что до сих пор существует. Архангельская область среди лидеров Северо-Западного Федерального Округа по оттоку населения: ежегодно родные края в поисках лучшей доли покидают более 10 000 человек. Удивляться нечему. Мощный в советские времена рыбоперерабатывающий комплекс лежит на боку, легальный лесозаготовительный – тоже. Но (это похоже на сказку) неподалеку от Кимжи открыли два месторождения алмазов, причем одно из них – крупнейшее в Европе. Может, в тех кимберлитовых трубках ждет своего часа алмаз-богатырь, который, как в фильме Владимира Меньшова «Ширли-мырли», решит на века не только областные, но и общероссийские проблемы? А пока жителям Кимжи остается рассчитывать только на себя.

Остатки деревянного шлюза на лесосплавном канале (6,5 км) Кулой-Пинега, построенном заключенными в 1920-х. Позже из организации «Облзаглес» создадут Кулойлаг, который в 1938-м установит «всесоюзный рекорд» ГУЛАГа по проценту смертности, 24,29%

Прижатые к стенке в 90-е, они, по русской традиции, вдруг нашли в себе силы оттолкнуться всем, чем можно, если не от Урала, так от своей собственной истории. А она в Кимже, основанной в начале XVI в., густая. В округе жителей села считают за чернотропов (колдунов). Славилась Кимжа когда-то и своим меднолитейным промыслом. Народ здесь точно не бедствовал: отгрохал дожившие до наших дней огромные дома, добротно, со вкусом одевался, судя по коллекции женских нарядов в здешней школе ремесел.

Фольклорное пение,

как и поморская говорь, местный диалект, в своей естественной среде, что называется, звучат. Женщины Кимжи только жалуются: «Наших мужиков тяжело заставить участвовать в обрядах»

Да и десяток ветряных мельниц на примерно 500 жителей в конце XIX в. – тоже показатель. Вот за это звено в истории села и ухватились наши современники, взявшись восстановить простоявшую полвека без работы столбовку и превратить ее в туристический объект. Последний хозяин построенной в 1897 г. мельницы, Петр Иванович Дерягин, во времена «уничтожения кулачества как класса на базе сплошной коллективизации» посчитал за благо вместе со своей собственностью вступить в колхоз, потому, видимо, и сам уцелел, и столбовка.

Оживить ее после долгого простоя помогла заграница в лице двух экспертов-голландцев, но всю работу, длившуюся с 2007 по 2010 г., выполнили местные плотники. Реставрация обошлась в смешные деньги еще и потому, что в Кимже максимально спрямили путь от замысла к его воплощению. Что-то подсказывает: действуй жители села по всем бюрократическим правилам, смета выросла бы кратно, где-нибудь в Подмосковье появился бы еще один особняк, а бедная столбовка так и не взмахнула бы крыльями. На деле это произошло 26 августа 2010 г. В 2011-м в Кимже отметили праздник официального запуска самой северной ветряной мельницы в мире. Кто там был, мед-пиво пил, по усам текло да и в рот попадало. Хэппи-энд? Да, здесь завершается поморская сказка. И начинается русская быль.

Из Москвы мы везли мешок ячменя. Чтобы смолоть в Кимже. А где же местные запасы зерновых? Или по укоренившейся со времен продразверстки привычке в ожидании «людей из центра» их попрятали по лесам? «С зерном проблемы оказались, которых мы и не ожидали, – сетуют местные. – Голуби клюют еще в земле зерно непроросшее, а вороны затем клюют с колоса уже. Не можем вырастить зерно. Сколько лет уже пытаемся». Стоп! А при «проклятом царизме» этих пернатых вредителей не было? Или все дело в том, что тогда в каждой избе свой каравай пекли, а не приходили за готовыми буханками, батонами и прочими булками в сельмаг? Чего в нем сегодня не найти, так это животного жира или дегтя, которыми прежде смазывали мельничный механизм. Три года бездействия после праздника пуска не прошли бесследно, и столбовка отказалась «заводиться». В ход пошли испытанные средства – местные мужики с дрынами и всем понятными заклинаниями, да мы пособили гидравлическим домкратом. Общими усилиями крыльчатку удалось раскрутить, а вот развернуть сам закисший мельничный амбар по ветру не вышло даже с помощью лебедки нашего Disco. Ничего, народ в Кимже живой, светлый: раскрутит и столбовку П.И. Дерягина, и сдвинет – уже сдвигает – с мертвой точки местный долгострой (с 1922 г.!), мельницу А.Н. Воронухина, и завершит реставрацию Одигитриевской церкви XVIII в., а там и с летучими расхитителями зерновых совладает. Вот тогда и будет сказка с былью не порознь, а в одном флаконе.

Реки наравне с морем и равнинами создали портрет архангельской земли

Последний из могикан

В волнах Истории по разным причинам исчезли кочи, раньшины, лОдьи, шняки, соймы, а если что-то и сохранилось, то в единичных экземплярах. Из всех типов поморских судов на плаву остались лишь кАрбасы. Секрет выживаемости – как в исключительной универсальности и гибкости конструкции (размеры, осадка, грузоподъемность самые разные), так и в отличной приспособленности к местным условиям. Эти суда подходят для передвижения и по рекам, и по морю. В 1967 г. на кАрбасе «Щелья» прошли 3000 км из Архангельска до бывшей Мангазеи, первого русского заполярного города (XVII в.) в Сибири.

Яйцевидная форма корпуса защищает кАрбас от сдавливания льдами и помогает вытащить судно на сушу с меньшими усилиями. В старину кАрбасы в прямом смысле шили с помощью виц, распаренных смолистых ветвей можжевельника, иногда ели. Это облегчало ремонт: расшил и сшил снова. Во-вторых, сжатое во льдах сшитое судно так сильно не повредит, как собранное на гвоздях или заклепках. Поморы использовали прямые паруса, на которые раньше шли шкуры молодого оленя, пыжика. Такие паруса легкие, не мокнут, с них легко стряхнуть снег или иней.

Владимир Евгеньевич Митькин из Кимжи – мастер, продолжающий сегодня традиции поморского судостроения:

«При готовом материале лодка шьется 2-3 недели. Килевую балку, кокОру, из ели (сосна сильнее впитывает влагу) надо сушить, а доски обшивки – нет. Если сырая доска, она загнется. А если год-два полежала, то на загибах делают потоньше. Кто прямо кипятком поливает, кто через обмотанную тряпку, чтобы доска на загибе пропарилась. А то ее потом вдоль разрывает. Сначала набои делаются. Шпангоуты потом уже вырубаю, подгоняю. Первый набой сложнее всего. Из бревна берется только четыре доски. Сердцевина не берется, она слабее. Вот весла делают из горбыля – он крепче. Форштевень делается в замок. Корма – цельная. Смола покупная, дорогая. Если лодку не заморозил, во двор куда затащил, чтобы она в сушИ стояла, то лет 20 простоит свободно, а может, и больше. Если сделана из хорошего материала».

Радуга в темноте

Промышленный поселок Уемский. Бывший промышленный. Кажется, искалеченное время сошло здесь с рельсов вместе с ржавыми вагонетками и завалилось под откос. Среди уцелевших пятиэтажек – типовые корпуса для детсадов. В Уемском их отдали под «Радугу», центр по работе с трудными подростками. Простыми тут не стать. Нас встречает Николай Николаевич Ерегин. Этого человека можно ни о чем не расспрашивать (хотя желание велико) – глубина характера, сложность судьбы читаются уже в его лице. О многом говорят и работы Николая Николаевича, исходным материалом для которых послужил простой и одновременно удивительный материал – береста. Творить из него мастер учит воспитанников «Радуги», которые провели с нами короткий мастер-класс. Хозяева отлично понимали, что мы едва ли еще раз возьмемся хотя бы сплести поясок на голову – такой сложный для начинающих, но учили на совесть, и у некоторых коллег все получилось отменно. Мне с трудом давалось искусство чередования «ручек» и «ножек», образующихся при перегибах полосок бересты. И в том ли смысл нашей короткой встречи в пригороде Архангельска? Одно знаю точно: от такой «Радуги» светлее на душе.

Николай Николаевич Ерегин

из бересты изготавливает не только утварь и сувениры. Большие листы коры березы с естественным рельефом мастер превращает в настоящие живописные полотна.