«Одной ногой касаясь пола, Другою медленно кружит, И вдруг прыжок, и вдруг летит, Летит, как пух от уст Эола; То стан совьет, то разовьет И быстрой ножкой ножку бьет». Думаете, это только про Истомину? И про Вишнёву тоже!
Диана Вишнёва
народный артист РФ, прима-балерина Мариинского театра
Беседовал Александр Кобенко, фото: Данил Головкин, Алекс Гуляев, Марк Олич, Нина Аловерт
-
Лауреат Государственной премии России, приза лучшей танцовщице Европы, шести премий «Золотая маска», приза «Божественная», «Benois de la danse», «Балерина десятилетия» и многих других наград
-
Народный артист РФ, прима-балерина Мариинского театра, principal dancer Американского театра балета, создатель и идейный вдохновитель фестиваля CONTEXT. Окончила Академию русского балета им. А.Я. Вагановой
-
Еще будучи студенткой стала стажером Мариинского театра (1995 г.), а через год дебютировала в Большом театре России, где продолжает выступать в качестве приглашенной балерины
-
Репертуар Дианы совмещает классическое наследие с работами самых значительных хореографов современности от Джона Ноймайера, Каролин Карлсон, Охада Наарина и др.
-
Три сольные программы современной хореографии: «Красота в движении», «Диалоги», «Грани»
-
В 2010 году по ее инициативе был учрежден Фонд содействия развитию балетного искусства
Александр Кобенко: До того как сесть на задний диван Genesis, вы ведь сами управляли своими автомобилями?
Диана Вишнёва: Да, я была достаточно лихим автомобилистом и не могла поверить, что cмогу от этого отказаться , – просто сидеть сзади и чтобы меня еще кто-то и возил.
А.К.: Со скольких лет за рулем?
Д.В.: Когда права можно получить? В восемнадцать? Значит, с восемнадцати. Всему меня научил папа. Я сразу стала довольно проворно водить, как будто машина всегда была частью моего пространства, моего характера.
Начинала с «Восьмерки», переделанной в спортивном стиле – трехспицевый руль, обвес, сиденья другие и мощность увеличенная. Потом купила «РАФ-4». Помню ее яркий красный цвет – словно у божьей коровки.
А.К.: Я думаю, у вас все машины должны быть в вишневых тонах.
Д.В.: Нет, почему же. После «РАФ-4» я приобрела черный «Лексус RX 300». А вот «Порш Кайен турбо» был, действительно, вишневого цвета.
А.К.: Справлялись с ним?
Д.В.: Это одна из моих любимых машин. Я всегда любила внедорожники. В них обзор шире, можно сидеть повыше, удобнее следить за дорогой. Вдобавок чувствуешь, что ты управляешь огромной мощью, слышишь рычание мотора, повороты проходишь быстро – невероятный адреналин. Никогда не хотела маленькую спортивную машину. И будучи водителем, и теперь, в роли пассажира, люблю, когда в машине большое пространство, можно удобно устроиться. Особенно это ценно для нас, балетных артистов. После репетиций и спектаклей нам важно давать отдых ногам.
Но вот пришло время, когда я ощутила прелесть того, что можно сидеть на заднем сиденье и успевать делать множество вещей: отвечать на звонки, проверять интервью, обсуждать насущные вопросы по текущему репертуару или моим проектам. Мне не нужно думать о парковке, прогревать машину, беспокоиться о заправке. Для меня время стало ценнее удовольствия быть за рулем. Поэтому сейчас я очень комфортно себя чувствую на заднем сиденье Genesis G90 Long. Обожаю эту машину. Это просто невероятное чувство, словно находишься в бизнес-классе самолета. Я давно себя так хорошо не ощущала в машине. Как я уже говорила, ноги – мой инструмент, и когда они отдыхают в машине, это счастье.
А.К.: Но есть и другие комфортные автомобили, вы не пробовали?
Д.В.: Мне сложно сравнивать, ведь я больше не за рулем. Могу говорить как пассажир. Не знаю, почему, но не очень люблю «Мерседесы» и «БМВ». Не мои это марки, и все. «Лонг» же меня просто восхищает и поражает, получаю огромное удовольствие от поездки.
Д.В.: Да, наверное, это связано с моей татарской кровью. У меня мама чистая татарка, а папа русский.
А.К.: А фамилия, извините, у вас настоящая?
Д.В.: У меня часто спрашивают, думая, что псевдоним. Очень звучная фамилия. Но, действительно, настоящая!
А.К.: Я знаю, что заниматься балетом вы начали в десять лет. Не было ли поздно?
Д.В.: Профессиональная школа – с десяти лет. В Академию Вагановой я поступила в одиннадцать, меня взяли лишь с третьего раза. А начала заниматься очень рано, с шести, во Дворце пионеров имени Жданова в кружке хореографии.
А.К.: В шесть лет вы уже хотели стать балериной?
Д.В.: Нет. Но я была очень дисциплинированным и послушным ребенком. Если родители говорили, слушалась. Папа приучал меня к спорту – велосипед, лыжи, постоянно ездила на соревнования. А мама очень хотела быть балериной. Думаю, во мне хотела реализовать свою мечту, поэтому двигала меня в этом направлении. Я не очень интересовалась танцем. Балет не был мечтой и желанием, но была сразу поставлена цель. Тем более когда меня в первый раз не взяли в Академию Вагановой, появился серьезный импульс к действиям. Я поняла, что хочу здесь быть, настолько меня заворожил внутренний мир Академии, поистине другой Вселенной.
А.К.: Хотели доказать?
Д.В.: Нет, не доказать. Тогда я еще никому ничего не доказывала. Хотела приложить усилие к тому, чтобы поступить – добиться своего. Меня поразило, что, оказывается, в то время был такой большой конкурс – 90 человек на место. Для меня стало открытием, что Академия – престижная школа, куда приезжают со всего Советского Союза, и куда очень трудно поступить. Все это меня достаточно заинтриговало, и я поняла, что эту ступень нужно преодолеть.
Получился хороший урок в начале становления. Когда изначально что-то нужно преодолевать, то распределяешь время совершенно по-другому. Каждый день я ставила себе определенные цели. Даже если их не ставили передо мной педагоги или родители.
А.К.: Как я понимаю, учеба в училище это с утра до вечера пахота.
Д.В.: Да. Но это осознаешь, когда спустя 8 лет выпускаешься, смотришь по сторонам и думаешь: «Оказывается, некоторые живут по-иному». Такой ритм был нормой. Я понимала, что учусь в одной из лучших балетных школ мира и если не буду работать, то мое место займет кто-то из этих девяноста претендентов. И так думал каждый, кто учился в Академии.
Конечно, учеба в Академии Вагановой не означала, что ты уже поймал золотую рыбку и точно станешь прима-балериной. Никогда не знаешь, как пойдут твои успехи, сможешь ли все осилить. Это как в спорте: все время на грани. Когда я стала лучшей ученицей, появилась уже совсем другая степень ответственности. Я должна была быть лидером класса, вести всех за собой.
Я понимала, что не могу подвести моего педагога. Каждый раз справляясь с одной задачей, мне уже ставили другую. Поэтому я никогда не ощущала ни своего статуса, ни званий. Ведь за ними всегда стояли труд и преодоление себя.
А.К.: Вы были заводилой?
Д.В.: Я была очень ответственной. Если мне сказали, что это нужно делать, я буду стремиться к тому, чтобы сделать даже лучше, чем от меня ожидают.
А.К.: То есть не хулиганка?
Д.В.: Нет. Я была очень сильным и эмоциональным человеком с детства. Бывало такое, что на половине уроков от усталости засыпаешь. Но я включала все свои ресурсы, концентрацию, внимание и никому рядом с собой не давала спуску. Могла так посмотреть на лентяя, что любой понимал: мы здесь работаем, а не филоним. При всем том, что, конечно, очень хотелось и поиграть, и просто подурачиться. Откуда во мне такие качества? Не знаю. Ведь меня этому никто не учил.
А.К.: Но все же видели, что у других детей совсем другое детство?
Д.В.: Не видела. Я была совершенно погружена в мир балета, театра и школы. Другое меня не интересовало, я ушла из того, прежнего мира, в десять лет. Тот мир закрылся, и я чувствовала, что новый – это подарок судьбы, я должна максимум из него понять, узнать, впитать. Раньше и не знала, что такое существует, ведь я не была знакома с театральными семьями. Мы жили в новостройках, мои родители работали от звонка до звонка. Они были молодыми специалистами, приехавшими в Ленинград. У нас не было возможности часто ходить в театры. Все детство я провела, в основном, в музеях. Росла очень самостоятельной. Родители это одобряли, хотя и переживали, когда я в шесть лет одна отправлялась в школу в центр города, пересаживаясь из автобуса в трамвай и метро.
А.К.: В шесть лет?
Д.В.: Бабушек в Ленинграде не было, никто не мог мне помочь. Я сама принимала решения, вырабатывала аналитическое мышление и логику. Родители, естественно, волновались, но, как сейчас понимаю, они видели, что мне можно доверять.
А.К.: А когда вы осознали, что, вот, «я, Диана Вишнёва, я – балерина и буду ею теперь всегда»?
Д.В.: Наверное, когда уже сложилась карьера, появилось мировое имя. Школьные годы – это одна история, а карьера начинается в театре. Ведь можно прекрасно окончить школу, а потом что-то случится: не сложатся отношения с руководством, появятся проблемы в личной жизни, какие-то травмы – все, что угодно. И никогда нет никакого спокойствия, очень жестокая профессия. Ты все время должен и себе, и другим доказывать. Будь ты уже примой-балериной, все равно в каждом спектакле, в каждом выходе на сцену ты должен доказывать, что стоишь своих наград и доверия великого театра, который ты представляешь. Поэтому просто к своему имени, карьере, наградам я отношусь как к возможности еще больше сделать, реализовать, расширить познания, образованность в танце.
А.К.: А какой у вас типовой режим дня?
Д.В.: Смотря в какой я стране и с какой труппой работаю в данный момент. Системы и загруженность в каждом театре отличаются. В России репетиции спектакля идут неделю или даже две, а если это новая работа, то и месяц. В Америке, например, напротив, все очень сжато. Потому что за каждый час аренды зала, за каждый день там платятся большие деньги. Поэтому за
8 часов работы они такую нагрузку дают, что думаешь: «Как же это можно выдержать, как же завтра встанешь?!» Но и к этому тоже привыкаешь. Такой ритм очень травмоопасен, на достижение результата тратишь много здоровья, но зато в сжатые сроки максимально выкладываешься, открывается уже не второе, а третье, четвертое… пятое дыхание! Поэтому достигаешь невероятных результатов. Уже что-то вне тебя тобой движет. Такой опыт достаточно серьезный, не каждый его выдерживает. Зависит, конечно, насколько ты подготовлен с детства к таким перегрузкам физически и психологически.
А.К.: А как питается балерина сейчас? Стейки ест?
Д.В.: Да, конечно. Возможно, мне бы и хотелось стать вегетарианкой, но попросту не хватит сил на все. Может быть, с возрастом. Понимаете, все поэтапно. Но я считаю, что если ты хочешь хорошо поработать, то после этого должен хорошо поесть. Мой организм уже сам выстраивает меню. Например, когда я на отдыхе, мне не хочется мяса, потому что я не затрачиваю столько энергии, у меня нет физических нагрузок. Поэтому я очень прислушиваюсь к себе, у меня в целом очень хорошо развита интуиция. Самое главное, чтобы пища была свежей и качественно приготовленной. Если это домашняя еда, то еще лучше. Но вообще больше всего люблю зелень, салаты, овощи и фрукты. Мясо и рыба – это такая определенная необходимость.
А.К.: Ваш коллега, который сейчас возглавляет Вагановское училище, в котором вы учились, говорит: «Ах, я даже не знаю, как яичницу приготовить».
Д.В.: Я знаю, как яичницу приготовить. Дело не в этом. Еду нельзя готовить на бегу, важно делать это с любовью, для чего необходимо время. У меня его нет. Я всегда отшучиваюсь рассказом, как Баланчин говорил, что балерина должна быть подальше от кухни. Но так я нашла себе оправдание. Знаю, что надо любить готовить, потому что через еду передается информация тому кто ест, от того кто готовил.
А.К.: Вы ощущаете, что вы живете в каком-то своем отдельном мире?
Д.В.: Да, конечно, я живу в каком-то своем мире. В реальность редко возвращаюсь.
А.К.: Вам там уютно?
Д.В.: Я выросла там. Знаю какие-то определенные законы, правила жизни моего мира и справляюсь с этим. Мне так не то, что уютно, а кажется, что там лучше жить, чем в реальности. Естественно, я возвращаюсь сюда, стараюсь что-то сделать для этой реальной жизни: хоть немного улучшить ее, помочь людям увидеть эмоции, дать вдохновение, которое несет наша профессия, показать красоту. Особенно если мы говорим о современном балете. Поэтому я стараюсь в реальную жизнь переложить все, что меня волнует и что я пережила.
А.К.: А политикой интересуетесь? Вы в курсе событий, которые происходят?
Д.В.: Конечно. Я же человек разумный. Нет, я не мотылек, не бабочка, не стрекоза.
А.К.: Вы не ощущаете, что балетная жизнь очень трудная?
Д.В.: Ощущаю, конечно. С каждым годом все больше.
А.К.: Собираетесь долго танцевать?
Д.В.: Такой вопрос себе даже не ставлю. Насколько позволит здоровье, тело, проекты, которые тебе будут интересны. Не люблю загадывать наперед.
А.К.: Плисецкая танцевала до семидесяти с небольшим. Когда ей было шестьдесят с лишним, у Григоровича спросили: «А можно ли танцевать в шестьдесят?», на что он ответил: «Танцевать можно, смотреть нельзя». Но при этом она танцевала, все люди смотрели и восхищались.
Д.В.: Смотря что танцевать. Понимаете, балерина же не только эфемерная танцовщица. С годами, с этапами в жизни и карьере она растет как личность. Поэтому по-настоящему большой артист, личность, как мне кажется, не позволит себе выйти на сцену и выглядеть неэстетично в роли.
Майя Михайловна танцевала постановки Бежара, он создавал для нее истории на мотивы древнегреческого эпоса. Плисецкая была уже в совершенно другом облике. Она не выходила в пачке в эти года. Поэтому ошибочно думать, что балерина видит себя только в роли Одетты. Марго Фонтейн тоже очень долго танцевала. Когда ее спрашивали: «Зачем?» – она говорила: «Ну меня же приглашают. Пока меня будут приглашать, пока я буду востребована для зрителя, я буду танцевать». И многие балерины поколения Плисецкой всегда давали молодым совет, что ты должна танцевать, пока ты можешь. Марта Грэм, которая долго танцевала, говорила, что танцовщицы умирают дважды: когда они заканчивают танцевать и когда приходит человеческий возраст. Поэтому это очень сложно.
Каждая клеточка тела привыкла танцевать, выходить на сцену. Жизнь просто кардинально переворачивается, когда перестаешь танцевать. Это достаточно непростой психологический момент. Многие даже обращаются к специалистам, чтобы найти себя в новой жизни.
Конечно, есть в балетной жизни определенная жестокость. На протяжении всего пути каждый год равноценен пяти годам обычной жизни, все очень интенсивно, сжато, так как профессия ограничена во времени. Тебе дается всего двадцать лет для реализации. А сопутствующие обстоятельства, и вообще мир театра, по-своему нелегки.
А.К.: Я не балетоман, но временами интересуюсь этой темой. Недавно зашел на современную постановку в «Опера» в Париже – еле досидел. И не я один – некоторые демонстративно покидали зал. А когда смотрю, например, Бежаровские постановки, – глаз не оторвать. Объясните, что это такое?
Д.В.: Это все от вашего образования, сознания, от вашей насмотренности и восприимчивости. Это очень индивидуально. То, что вам показалось ерундой, другого человека, наоборот, очень тронет, а Бежара он воспримет как уже ушедшую и архаичную историю. А кто-то безумно восхищается классикой и считает, что только она и может существовать на этом свете, а современный танец надо исключить и вычеркнуть из жизни.
Это так же, как в любом искусстве, зависит от того, насколько вы подготовлены, насколько гибки и готовы открыться новому.
Д.В.: Вопрос поставлен неправильно. Если бы я была на вашем месте, то есть зрителем, то могла бы с вами рассуждать, какой хореограф мне нравится. Но ведь я профессиональная балерина. Сейчас мне нравятся одни хореографы, но десять лет назад обращала большее внимание на других. А еще десять лет назад нравилась только классика, и я была погружена в ту же «Жизель», в то, как мне построить эту роль, найти свою Жизель.
В целом не мыслю такой категорией «сейчас мне это нравится больше». Каждый хореограф приходил именно тогда, когда я была готова к его постановкам. Без классики не было бы в моем репертуаре ни Марты Грэм, ни Охада Наарина, ни Матса Эка. Что интересно, после современной хореографии в классику возвращаешься обновленной – начинаешь чувствовать то, чего раньше не замечал.
Сейчас я больше погружена в современную хореографию, потому что мне интересно изучать себя, совершенствоваться и как личность, и как артист. Познавать свое тело и его возможности, узнавать, какие стилистические языки я еще могу освоить. Это как полиглот, который знает много иностранных языков. Если он говорит на языке, значит, знает культуру этого народа. Так же и здесь. Если ты не будешь говорить на языке другого хореографа, ничего не поймешь. А когда ты вступаешь на его территорию, в его мир, тебе совершенно по-иному открывается и твое сознание, и твой мир. Ты меняешься, не можешь не измениться. Естественно, это до такой степени цепляет и трогает, что хочется все больше и больше развиваться, погружаться в себя, идти к следующему мастеру. Я иду таким, пускай и непростым, путем, потому что мне интересно познавать новое.
Такое погружение привело меня к созданию собственного фестиваля современной хореографии CONTEXT, который проходит в Москве и Петербурге. Мне захотелось, чтобы и российский зритель познавал новое, а молодые российские постановщики могли учиться у зарубежных мэтров.
А.К.: Как вы считаете, все предопределено или нет?
Д.В.: Предопределено, но не все. Всегда есть выбор. Тебе даются шансы. Как ими воспользуешься и что сделаешь, зависит только от тебя.