Сейчас у нас в массовом сознании понятия «джаз и Бутман», как в советское время «партия и Ленин», – близнецы-братья. Скоро будет «В джазе только Бутман». А кто в этом «виноват»? Он 40 последних лет то здесь, то там, и здесь, и там – Фигаро отдыхает. И все время и везде играет, играет, играет…
Игорь Бутман
Российский саксофонист, народный артист России
Беседовал Александр Кобенко
-
Родился 27 октября 1961, Ленинград
-
Окончил музыкальную школу и музыкальное училище им. Мусоргского по классу кларнета.
-
С 10 лет занимался в хоккейной школе СКА.
-
В 1978 году был приглашен в ансамбль Давида Голощекина.
-
В начале 1980-х сотрудничает с Сергеем Курехиным, участвует в записи альбомов групп «Аквариум» и «Кино».
-
Играет в оркестре Олега Лундстрема, затем в оркестре Николая Левиновского.
-
В 1987 году уезжает в США.
-
В Бостоне окончил Музыкальный колледж Беркли по двум специальностям: концертный саксофонист и композитор. В 1991 году переехал в Нью-Йорк, где работал в оркестре Лайонела Хэмптона.
-
С 1996 живет в России.
-
В 1999 году создает свой биг-бэнд (большой джаз-оркестр) Igor Butman Jazz Orchestra.
-
В 2009 году создает свой звукозаписывающий лейбл «Butman Music».
-
Женат, сыновья Даниил и Марк.
55
Александр Кобенко: Как ты ощущаешь эти 5 и 5? Ведь недавно было 4 и 4, да и 3 и 3 не так давно, помнишь?
Игорь Бутман: Нет, не помню – ведь уже 55. Не скажу, что ощущаю, как жизненный опыт давит, но абсолютно точно – не пропал задор мальчишеский, желания какие-то. Поэтому нет никакой трагедии.
И.Б. Думаю, что нет. У меня все время ощущение счастья от жизни. Если здоровье будет нормальным, то и в 70, и в 80 можно вести активный образ жизни, как моя мама. Ей 77, она как девочка бегает, прыгает, на мостик становится. Дай бог нашим мамам здоровья! Все идет из головы: ты ощущаешь себя так, как хочешь себя ощущать. Если думаешь, что сейчас заболеешь, то обязательно заболеешь. И наоборот.
Быть Игорем Бутманом
А.К. Представь, мы снимаем фильм «Быть Игорем Бутманом». Что там должно быть обязательно?
И.Б. В первую очередь надо снять будничную жизнь оркестра, процесс репетиций, концерт. Потом я бы показал в нем процесс общения – общение очень много значит сейчас, особенно в последнее время, причем с разными людьми, от совсем простых мам, пап и их талантливых детей до высшего руководства страны. Ну и, конечно, хоккей плюс какие-то другие мои хобби.
А.К. Оркестром тяжело управлять?
И.Б. Всем тяжело управлять. Это же коллектив, надо найти музыкантов, солистов, все суметь распределить, деньги достать на них.
А.К. Достать или заработать?
И.Б. И достать – это спонсоры, и заработать – это концерты. Какое-то время наши гастроли поддерживали такие компании, как Hennessy, «Альфа-банк», Сбербанк, AccessIndustries. Леонид Блаватник дал нам деньги на запись первого альбома. Три комплекта концертных костюмов нам пошили в BOSCO. В 2012 году мы стали московским джаз-оркестром, перешли на обеспечение Москвы. До этого я платил музыкантам постоянную зарплату, вне зависимости есть работа или нет. Можно было собирать оркестр только на концерты. Появилась работа – собрал. Но тогда оркестр не смог бы так звучать, как при постоянных репетициях, обновлении репертуара. Поэтому бегаешь и ищешь заработки.
А.К. Это именно твоя личная ответственность за то, чтобы все это было?
И.Б. А кого еще? Больше никого у нас нет. Есть директор, Марат Гарипов, который отвечает за техническую сторону, договаривается с концертными залами, обсуждает условия, составляет расписание, чтобы у меня в один день не оказалось три концерта, или не забыл чего, что иногда бывало. Но с точки зрения ответственности – я один. И я кровно заинтересован в том, чтобы оркестр звучал, поэтому приходится, как говорится, рвать когти.
А.К. Зато, судя по всему, общение с великими мира сего тебе дается легко.
И.Б. Нужно понимать, как с ними общаться и как разговаривать. Это тоже очень важно – не быть надоедливым, навязчивым. С другой стороны, надо какие-то вещи обязательно донести, если у тебя серьезное дело, в которое ты веришь. Бывают ситуации, когда не можешь, пользуясь хорошим отношением этих людей, сразу напрягать их своими проблемами. Надо уметь правильно распределить то время, которое тебе дано для общения, и использовать его так, чтобы тебя, как в «Мастере и Маргарите», спросили: «Что ты молчишь, Игорь? Что тебе нужно?». Иногда так и случается. Иногда не случается, но все равно можно каким-то образом попросить что-то.
И.Б. Это и подтверждается, и не подтверждается. Жизнь гораздо сложнее, чем роман. И Булгаков не претендовал на то, что вывел формулу жизни. Потому что можно и не просить у великих мира сего, но так ничего и не получить. И думать, что в будущем, может быть, после смерти, мир оценит то, что ты сделал. Я знаю очень талантливых людей, которые написали много музыки, и они уйдут или ушли из жизни неизвестными. Но обнаружится ли их гениальность через 100 лет, как в случае с Иоганном Себастьяном Бахом, неизвестно.
А.К. Ты на это надеешься или работаешь на сегодняшний день?
И.Б. Да нет, я не работаю на сто лет. Стараюсь объективно все оценивать. Это надо сейчас все бросить и сидеть, сидеть, сидеть – писать ноты и заниматься только этим. Получится? Я не уверен.
А.К. Получается ли у тебя заниматься только тем, что тебе нравится?
И.Б. Все, чем я занимаюсь, мне нравится. Даже не могу сказать, чем бы я мог пожертвовать ради чего-то еще.
А.К. Я помню, ты, как-то сидя в раздевалке после тренировки, уставший, но довольный, не сняв еще формы, мокрой от пота, сказал: «В жизни я бы занимался только двумя вещами – играл бы на саксофоне и в хоккей. Ну, еще женщины, конечно». А потом, после паузы: «Но уже меньше».
И.Б. Это я про хоккей сказал.
А.К. Совсем недавно ты был с оркестром в Америке, потом – в Китае. Позавчера был концерт в Доме Музыки, вчера – в Питере, а завтра – в Твери. Ты сам себе организуешь такой образ жизни или жизнь тебя заставляет двигаться в таком ритме?
И.Б. Я к этому стремился сознательно. Все делал для того, чтобы быть таким занятым. Мне это очень нравится. Хотя в последнее время мне в какой-то степени становится тяжелее физически, я стал больше уставать.
А.К. Наблюдая тебя лет 15 последних на сцене и в хоккейной раздевалке, я практически уверен, что ты не бухаешь запойно, не куришь ничего, не нюхаешь и не колешься. Как ты расслабляешься с такой напряженной жизнью?
И.Б. В последнее время стал расслаблять алкоголь. После большого концерта накапливается физическое напряжение в суставах, мышцах. И вольно или невольно хочется немножко выпить. А тем более, сейчас был мой день рождения, мы праздновали 55-летие в Америке, выпили 21-го октября, потом выпили 25-го в Москве, потом выпили в день рождения 27-го, потом выпили 28-го, но чуть-чуть, потом 30-го, потом 1-го. И когда полетел в Новосибирск, почувствовал, что мне что-то не очень. Я не могу пить алкоголь два дня подряд. Но через день могу.
А.К. Что значит «пить»? Какая у тебя доза – стакан, два, бутылка?
И.Б. По-разному. До состояния, когда ты веселый и хороший, мне совсем не нужно пол-литра. Но иногда мне может хватить 150-ти граммов, чтобы уйти туда, куда не надо. А иногда выпьешь и 200, и 300 без закуски – и хорошо. Вот мы собрались 21 октября после концерта в Вашингтоне – сенаторы, послы, наш и бывшие американские – и праздновали два дня рождения: одного сенатора и мой. Как тут не выпить?
А.К. Правда, у тебя усталый вид. И мне тоже последний год говорят, что у меня усталый вид. Я это связываю со стрессами из-за кризиса.
И.Б. Во-первых, мы не молодеем. Во-вторых, мудрость, знаешь ли, тоже не молодит. Просто мы себя, вместо того, чтобы отдохнуть, опрометчиво затаскиваем во всякие разные дела.
А.К. Тебе дружба с Путиным мешает или помогает?
И.Б. Иногда помогает, хотя…
А.К. Я же вижу, даже в фейсбуке ты получаешь всякие уколы. Самый мягкий –«художнику негоже с властью якшаться», и вплоть до того, что ты там «придворный музыкант».
И.Б. Что значит «якшаться с властью»? Я иногда общаюсь и в хороших отношениях с человеком по имени Владимир Путин, у нас есть общие симпатии, мы из одного города, сейчас у нас одна страсть – к хоккею. Владимир Владимирович Путин – человек, который ценит талант, мастерство, те качества, которыми мы дорожим, находя их в других людях. Если ему нравится то, что я делаю,следует ли из этого, что мне не нужно нравиться нашему президенту?
А.К. А тебе нравится все, что он делает?
И.Б. Во-первых, не мне судить. Но на сегодняшний момент для себя вижу, что я и многие мои коллеги можем делать то, что не могли бы делать ни в какой-либо другой стране, ни в прежние советские времена. Я вижу то, что идет работа на улучшение жизни страны. Есть ли ошибки? Наверное, есть.
Но как я смотрю на этот вопрос? В моем оркестре музыкантов не много. Но как с ними непросто! Я борюсь с ними, заставляю, разговариваю, ругаюсь, поощряю. Может, и поменял бы некоторых, а не могу. И насколько каждый из них думает по-разному. Когда я спросил: «За кого будете голосовать?», то был абсолютно уверен, что все ответят – за Владимира Путина. И был очень удивлен, что не все. Потому что мы играли несколько раз там, где был Владимир Владимирович, и они знают, что у нас все хорошо, у нас есть поддержка.
А.К. Они знают, что это благодаря Владимиру Путину все хорошо?
И.Б. Нет, до 2012 года 13 лет оркестр существовал без поддержки государства. Конечно, Владимир Владимирович сделал мне огромную услугу, когда пригласил джазовых музыкантов выступить перед Биллом Клинтоном в 2000 году.
А.К. Это было его приглашение?«В финале на сцене, погруженной во тьму, играл мой самый любимый из ныне живущих джазовых тенор-саксофонистов – Игорь Бутман». Билл Клинтон, «Моя Жизнь»
И.Б. Да, это была его идея. Могли же Клинтона отправить на Рахманинова, но,зная, что он играет на саксофоне, решили устроить ему джазовый концерт – впервые в Кремле. Для Клинтона я играл в 1995 году, и Сережа Жилин играл, но это были кулуарные моменты на приеме, а здесь именно концерт. И обсуждался вопрос – приехать либо ко мне в клуб, либо в клуб «Форте» к Алексею Семеновичу Козлову. Алексей Семенович замечательный наш саксофонист, тоже известная джазовая звезда. Но перенесли все в Кремль, в небольшой театральный зал. Когда Клинтон уехал, Путин сказал мне: «Игорь, он в восторге от тебя». А потом Билл Клинтон в своей книге об этом написал– могу ее показать.А когда я отыграл в Нью-Йорке концерт,он послал мне бутылку шампанского, об этом в New York Post написали. После той поездки в Америку, когда я вернулся в Москву, меня тут же отвезли выступать перед Владимиром Владимировичем – был концерт закрытый. Потом на небольшом ужине, куда пригласили меня и Ларису Долину, я и рассказал Путину про шампанское, подаренное мне Клинтоном. И Владимир Владимирович спросил: «Всего?» А я: «Ну, он же бывший президент». Посидели, посмеялись.
А.К. Тебе представляется, что происходящее сейчас в стране правильное и верное?
И.Б. Я не скажу, что все прекрасно, есть болезни роста. Многие люди хотят жить в капитализме, но, чтобы все было как при социализме. Они говорят о будущем и вспоминают прошлое – ой, как было тогда все замечательно, все было хорошо. Что было хорошо? Все время в очередях стояли. 25 лет прожил, но ни разу не купил мясо в магазине. С 18 лет работал у Голощекина, получал зарплату 250 рублей в месяц, а мяса просто не было. Это Валентин Гафт или Андрей Миронов могли прийти в магазин и им тут же доставали вырезку, а меня никто не узнавал. Недавно женщина в «Перекрестке», которая меня узнала, посоветовала не брать индейку с витрины и принесла посвежее. Не прошло и 55 лет.
Стать Игорем Бутманом
А.К. Быть Бутманом, как мы сейчас выяснили, не так просто. А как стать Игорем Бутманом? Когда ты начинал, ты видел свой путь? Цели были ясны?
И.Б. В какой-то степени я сам выбирал путь, знал, к чему стремлюсь. Например, еще в 7-м классе я организовал вокально-инструментальный ансамбль. Все мы слушали рок-записи, начиная с нашей группы «Россияне» и заканчивая западными Beatles, Deep Purple, Uriah Heep…
А.К. Почему тогда тебя унесло в джаз, а не в рок? Ведь остро модной темой был рок, а джаз для 16-летних был музыкой отцов. В Ленинграде был рок-клуб и яркая рок-тусовка. И твоя фамилия стоит на таких культовых альбомах «Аквариума», как «Радио Африка», «Табу». То есть ты был внутри всего этого.
И.Б. Нет, я не был внутри рок-тусовки. С 16 лет я был в джазовой тусовке, уже играл на саксофоне. Просто играл хорошо, и других молодых ребят, которые могли бы что-то сыграть, еще не было, а старых они брать не хотели, им неинтересно было. А я дружил с Курехиным, мы играли вместе, вот он и привел меня на запись к Гребенщикову.
А.К. А в концертах «Аквариума» участвовал?
И.Б. Участвовал, но не очень много. Тогда было не так много концертов. Мы чаще выступали с Курехиным, с его проектом «Поп-механика».
А.К. Но почему занимался джазом, если нравилась гитара, была группа и в почете был рок?ИГРАЛ СО ВСЕМИ: Курехин, Голощекин, Цой, Гребенщиков, Лундстрем, Левиновский, Брубек, Кориа, Вашингтон и т.д. А также с Якушевым, Лутченко, Гимаевым, Овечкиным, Малкиным, Путиным и т.д.
И.Б. Во-первых, я все время слышал от отца про джаз, про Бенни Гудмана, Утесова. Я родился в доме, где жил первый альт-саксофонист из оркестра Утесова, к которому отец ходил в гости и многие джазмены туда приезжали. А потом мой педагог дал мне много записей американских исполнителей, и оркестра Лундстрема, и свои. Как-то папин друг детства, гитарист, дал альбомов пятнадцать виниловых дисков, чтобы я продал их в училище. Я не очень хорошо умею продавать, но все успел переписать. А еще в музыкальном училище было несколько джазменов, которые так круто выдавали на рояле, что вокруг них собиралась толпа. Игорь Тимохин джазовал со страшной силой, Володя Волков, такой авангардно-джазовый контрабасист, сейчас играет с группой «Аукцыон». Девушки смотрели на них с восхищением, и мне все это нравилось. И как только я научился играть какие-то три-четыре ноты более-менее осознанные, а все остальные бессознательные, стал заниматься джазом уже более серьезно. Очень много занимался.
А рок… Там все более-менее примитивно, громко, и как-то мне уже было неинтересно.
А.К. Deep Purple и Led Zeppelin примитивные?
И.Б. До классики тогда я еще не дорос, а из рока уже вырос. Я в джазе слышал столько же напора, как у Deep Purple, но еще находил там более тонкие гармонии, более тонкие линии, более виртуозное исполнение. И это меня привлекало.
А.К. Кем ты восхищался из наших?
И.Б. Из тех ансамблей, которые тогда существовали,– а я хотел быть, как они, – это Герман Лукьянов, Николай Левиновский, Давид Голощекин. Они играли прекрасную музыку, играли ее на высочайшем уровне. А я и не мечтал, что у меня будет ансамбль в Советском Союзе, как-то не представлял, даже когда был артистом «Ленконцерта», работая у Голощекина.
А.К. Но почему ты завязал с «Поп-механикой»?
И.Б. Сначала «Поп-механика» была маленькая, а когда ансамбль в какой-то момент дорос до безумных размеров Дворца спорта «Юбилейный», я уже уехал в Америку. Да и не хотел я уже в этом принимать участие – музыкально было неинтересно. Я не театрал до такой степени, не люблю все эти хэппенинги…
А.К. Но там ведь все строилось на импровизации?
И.Б. Там не было настоящих джазменов, не было того, что я люблю. И мы об этом все время спорили с Курехиным. Эти музыканты были другого уровня, другого полета, других «мечт». Им нравились эффекты, они одевались вызывающе, но их одежда не соответствовала их мастерству. Когда там были братья Сологубы из «Странных игр», хоть было весело. Но они тоже: «Давай мы тебе прическу сделаем другую, а то у тебя какая-то лоховская». Я говорю: «Давайте, ладно, уговорили». Они мне полголовы выбрили, а у меня длинные волосы были, а вторую половину оставили. Я смотрю и говорю: «Ребят, я так ходить не могу». Пришлось подстричься наголо.
А.К. Почему все-таки ты уехал в Америку?
И.Б. Я работал у Левиновского, это был замечательный коллектив. Мы ездили за границу, и у нас было все, что советскому человеку тогда можно было получить: машины, квартиры, деньги. Но мне было необходимо то, чего часто недостает многим музыкантам: настоящих партнеров – не одного, двух, трех, а возможности выбирать из нескольких. Например, я был вынужден играть с двумя барабанщиками, которых очень любил, но с которыми очень много спорил. Один из них, кстати, мой брат Олег. А другой барабанщик – Женя Губерман, он играл и с «Аквариумом», и с Голощекиным. Однажды уговаривал его три часа, потому что он не хотел играть с другими музыкантами, с которыми играл я: ни с Дмитрием Колесниковым, ни с Евгением Масловым, ни с Александром Беренсоном. «С тобой хочу, а с ними нет». Три часа я ему объяснял, почему нужно играть с ними, потому что других нет.
И.Б. Люди бывают разные. Не обязательно, что талантливый человек – хороший человек, это первое. Во-вторых, бывает несовместимость людей. Один любит, чтобы в комнате было светло, другой – чтобы темно. Как им жить? Многие музыканты обиделись на Николая Левиновского, прочитав его книгу «Держи квадрат, чувак!». Хотя он написал, в общем-то, правду про отношения музыкантов. Я с разными людьми работал. Кто-то меня любил до безумия, а кто-то ненавидел. В оркестре Лундстрема у нас была даже легкая потасовка с уважаемым музыкантом двухметрового роста. Саксофонисты там были тоже странные люди, мягко говоря, и ревнивые. Их тоже можно понять.Пришел мальчик, которому 21 год, а его сразу объявляют: «Первый саксофон». Просил: «Не объявляйте меня, как первый саксофон, мне просто неудобно перед ребятами». Мне это не нужно, все и так слышат после чьих соло – овации, а после чьих – аплодисменты. Поэтому было очень сложно найти музыкантов, которые идеально подходят мне по стилю, громкости, темпераменту, человеческим качествам. Чтобы у нас была совместимость. Не могу сказать, что я идеальный. Поэтому тот человек, который со мной работает, должен терпеть и меня тоже. И если я его раздражаю, соответственно, это раздражение переходит на его игру. Были моменты, когда тот же Женя Губерман на какую-то просьбу Николая Левиновского отвечал: «Я буду играть так, и по-другому играть не буду». Не хочу, чтобы музыкант, который у меня работает, мне так говорил. Просто на тот момент лучшего барабанщика, чем Губерман, в Советском Союзе не было. А если бы был, то, конечно бы, Николай Яковлевич сказал бы ему, провожая: «Женя, большое спасибо, желаю вам творческих успехов». С другой стороны, Женя тоже заложник того, что лучшего ансамбля по музыке, интенсивности работы, гастролям на тот момент не было. Поэтому он тоже должен был терпеть. А если бы было хотя бы 10 таких барабанщиков, и 10 таких ансамблей, таких бы проблем не возникало.
А.К. А вообще, ты склонен мириться с человеческими качествами, которые ты отвергаешь, из-за таланта человека? Талант все оправдывает?
И.Б. Незаменимых нет. Не все оправдывает талант. До какого-то определенного момента могу терпеть, но если это мешает жить и работать, то конечно, без вопросов расстаюсь.
А.К. Тебе там хорошо было, в Америке?
И.Б. Мне было очень хорошо. Единственное, постоянное напряжение от того, что нужно работать, чтобы оплачивать квартиру и все остальное. А я постоянно жил на Манхэттене, хотя в Бруклине дешевле. Полюбил Манхэттен после фильмов «Три дня кондора» и «Вестсайдская история».
А.К. Но ты вернулся в Россию. Почему не делал джазовую карьеру там?
И.Б. Так я ее делал. Ты понимаешь, запланированного возвращения не было. Все из-за женщины. Я стал встречаться с девушкой, красивой, умной. Написал и посвятил ей – своей будущей жене – «Вальс для Оксаны». Думал, что мы будем жить в Нью-Йорке, она была готова помогать продвижению моей карьеры. Когда она первый раз зашла ко мне в квартиру, то сказала свою знаменитую фразу: «Я думала, ты богаче».
Я знал, что мне с ней будет хорошо. Но ей не дали визу в Америку, потому что у меня тогда не было гражданства. Она вернулась в Москву. Я ездил туда-сюда, но понимал, что, если у меня будет постоянная работа в Америке, то не смогу часто приезжать, – Оксана тогда уже была беременна, и мне ей нужно было помогать. Сначала переехал к ней в Москву – в комнату в коммуналке, а потом мы сняли квартиру в Конькове и начали жить там. Через два года я получил американское гражданство, но смысла с семьей, где маленький ребенок, бежать в Америку не было. К тому времени многие связи уже нарушились и мне пришлось бы делать то, что не очень хотелось, например, работать в русских ресторанах…
А.К. В «Самоваре»?
И.Б. В «Самоваре» это еще хорошо, он все-таки на Манхэттене, худо-бедно мы там играли с Марсалисом, Лайзой Минелли, Грегори Хайнсом. Это легендарное место. А так, пришлось бы играть где-то на Брайтоне, это тяжелая работа, она оплачивается, но не ради же этого учился столько лет, и вообще – это не деньги, не бизнес и не музыка. А в России у меня уже были гастроли.
Классика и авангард
А.К. Хорошо,а почему тогда не классика? Вообще, что для тебя джаз? Говорят, джаз – такая слабо определяемая материя…
И.Б. А классика что такое? Классика – это произведения, которые и спустя годы остаются востребованными. А джаз – это музыкальный стиль, где основная составляющая – импровизация. И плюс – определенные стилевые акценты в исполнении этой музыки. Есть джазовый вкус, джазовая гармония, джазовый ритм. Для меня главное – импровизация, то, что я могу выразить в данный момент. На самом деле, это оказалось гораздо сложнее, чем я думал, когда выбрал джаз. Пришлось все изучать, и я в процессе до сих пор. В классике требуется исполнительская дисциплина, которой иногда просто не хватало.
С другой стороны, когда разбираешь джазовые шедевры, понимаешь, что там столько таланта, работы, труда, сколько и в академической музыке.
А.К. Классическая музыка имеет довольно жесткую структуру. Композитор, своим мастерством расставив ноты по местам, соткал некую музыкальную ткань. А в джазе все неопределенно, хочешь эту ноту играй, хочешь ту. Получается, люди, которые не могут запомнить конкретные ноты, такие юные Альцгеймеры, идут в джаз…
И.Б. Как это ни смешно, в этом есть доля истины. С другой стороны, когда ты разбираешь джазовые шедевры, то понимаешь, что там столько таланта, работы, труда, сколько и в академической музыке. Вот в чем беда: музыканты, которые начинают играть джаз, достаточно быстро познают какие-то азы, и уже считают, что они достигли всего, и они уже джазмены – выходят на сцену и начинают играть. В моем случае так и было. Из-за того, что не хватало хороших музыкантов, в 16 лет я уже играл в джаз-клубе «Квадрат» в Петербурге. Я играл, а кто-то восхищался, потому что 16-летний мальчик вдруг играет что-то похожее на джаз. Во всяком случае, стоит с саксофоном. Но если ты настоящий, истинный музыкант, ты понимаешь разницу, сравниваешь себя с выдающимися мастерами, слушаешь замечания коллег, педагогов, и тогда ты растешь. И конечно, в джазе, при всем его кажущемся хаотизме, все очень строго, точно и правильно. И ту же самую импровизацию ты изучаешь каждый день, смотришь, как сделать так, чтобы было интересно, чтобы это звучало, чтобы было и динамично, и несло какую-то мысль. Если это медленное произведение, там должна быть и лирика, и юмор, где надо – трагедия, где надо – все остальное. Над этим мы работаем каждый день. И поэтому, если что-то не прозвучало, значит, мы просто не выполнили указания автора.
А.К. А тебя не тянет в классику? Вот Мацуева же тянет в джаз. Или ты у себя на кухне «Чакону» Баха поигрываешь?
И.Б. Играю классику, Рахманинова, занимаюсь Бахом, у меня есть виолончельные сонаты, переложенные на саксофон. Бах вообще композитор джаза, тем более, что тогда, когда играли в церкви на органе, очень много приходилось импровизировать. Но этимзанимаюсь только для себя. На сцене – нет.
А.К. Раньше в старых партитурах композитор оставлял места-такты, каденции для исполнительских импровизаций с пометкой «играть по усмотрению».
И.Б. Конечно, не вчера все это родилось, и даже не на плантациях в Америке. И любой уважаемый композитор может сесть и сразу сымпровизировать, придумать и сочинить пьесу. И еще может ее тут же записать. Так что это не изобретение конца XIX, импровизация была всегда. Просто это стало самым главным в джазе, и именно импровизация определяет исполнительский стиль джазмена. Потом джаз все время впитывал в себя элементы других музыкальных культур и народов. Америка просто уникальная страна – в том же самом Новом Орлеане, портовом городе, жили людисамых разных национальностей. Естественно, африканские негры, французы, англичане, мексиканцы, креолы, евреи и так далее. Каждый добавлял что-то свое, и вот получилось такое оригинальное искусство.
А.К. Какой джаз ты играешь – русский, американский?Кумиры-джазмены: Stan Getz, Michael Brecker, John Coltrane, Sonny Rollins, Herbie Hancock, Cannonball Adderley, Wes Montgomery, Jimmy Smith, Chick Corea, Wynton Marsalis
И.Б. Раньше высшей похвалой в СССР было – «играет, как американец». Но этим подчеркивалась не национальная школа, а констатировался уровень исполнения. Сейчас, если ты слышишь польского музыканта Томаша Станько, то, конечно, сразу понимаешь, что это именно он. Если слышишь норвежца Яна Гарбарека, то сразу его узнаешь, узнаешь его стиль. А если слышишь Игоря Бутмана, ты тут же понимаешь, что это не польский или норвежский, а русский джаз. Если ты узнал человека, значит, у него есть свое лицо. Но не все норвежцы играют, как Ян Гарбарек. Поэтому я поборник качества, мастерства во всех его проявлениях:в индивидуальности, оригинальности, звуке и во всем вместе. Пусть будет все что угодно– страшный авангард, резкий, минимализм, но это должно нести что-то. Когда Башмет играет скерцо Шостаковича, фантастически эмоциональное произведение, то мелодию там не услышишь, скрипки «пилят» со страшной силой, но ты – под огромным впечатлением. А пьеса чисто авангардная.
А.К. Есть желание сыграть нечто совсем иное, отличное от того, что играешь сегодня?
И.Б. Иногда я хочу сыграть радикальнее, чем обычно. Мне это нравится. Может быть, даже авангард, но это должно быть оправдано художественной целью: хочу, чтобы была какая-то авангардная художественная новость. У нас есть пьеса, где я кричу в саксофон, поднимаю шум – там чистый авангард. Но я пытаюсь в любом случае найти какую-то музыкальную идею, чтобы получился диалог, и возникла какая-то история. А авангард я играл еще 18-летним мальчиком, когда записался на Leo Records вместе с Курехиным.
Maybach и другие пристрастия
А.К. Я помню, ты долго сам ездил на S-классе.
И.Б. Сейчас в основном на «Гелендвагене» с шофером. Вот мы никак не можем купить зимние колеса для «Майбаха», чтобы на нем ездить.
А.К. Майбах – любовь к большим формам или манифестация?
И.Б. «Майбах»–это просто подарок.
А.К. Щедрый.
И.Б. Да, очень любопытный эпизод. Мы выпивали в одной компании, и один человек в процессе общения, а это был его «Майбах», решил подарить его мне. Я, честно говоря, не поверил. Но на следующий день мне позвонили: привезите паспорт оформлять «Майбах» на вас. Просто повезло.
А.К. Думаю, это был сеанс гипноза с твоей стороны. И что, сам рулишь?
И.Б. Да, я очень люблю на «Майбахе» возить наших музыкантов, особенно моего друга, Виталия Соломонова. Когда он вынимал из «Майбаха» контрабас и шел играть, это, конечно, отдельное шоу…
А.К. С автомобилями у тебя давняя любовь?
И.Б. В Советском Союзе боялся даже подходить к рулю или сдавать на права. Во-первых, потому что все разговоры папы про машину сводились к распредвалам, крестовинам, трамблерам, карбюраторам, коленвалам. Поэтому я и не мечтал о таком «счастье». А вот когда приехал в Америку, то конечно, сразу пошел и сдал теорию очень быстро – вопросы были простые настолько, что даже смешно. И тут же сдал вождение – в принципе, машину-то я водил хорошо, а в Америке, в Бостоне, в 1987 году не сдать на права мог только слепой, глухой и безрукий.
А.К. Пошел, купил машину?
И.Б. Нет, машина уже была. Я тогда был женат на американке и у нее был Volkswagen. Потом в меня врезались сзади, и тут же умные русские ребята посоветовали: «Срочно иди к врачу, говори, что у тебя шея болит». И я получил 4000 долларов по страховке.
Купил Ford Thunderbird. Он такой: нажимаешь на газ, отрываешься от всех, и смотришь, уже полбака бензина нет. Я датчик рукой закрывал, чтобы не расстраиваться. Но в него тоже врезались, и тоже сзади, и я тоже заработал – уже семь тысяч. Но это, конечно, не специально, клянусь тебе! Потом, когда уже развелся, у меня был Chevrolet Cavalier.
Когда сюда вернулся, хотел новую машину и купил девятую модель «Жигулей». Потом были Volkswagen, Audi, ну, и S-класс, который ты помнишь.
А.К. А ты ездишь так же зажигательно, как играешь на саксофоне и как играешь в хоккей?
И.Б. Ну, по-разному. Я вожу в московской манере, бывает, могу и нахамить, если спешу. Себя внутренне проклинаю, когда не с того ряда поворачиваю.
А.К. Ну а в хоккей ты играешь в своем стиле: берешь шайбу и все пытаешься сам решить, пас отдаешь без удовольствия?
И.Б. Кстати, с тобой нормально играть, ты всегда пас отдаешь.
А.К. Я пытаюсь задействовать все силы коллектива. Мне нравятся командные действия, а ты же солист, по привычке на себя одеяло тянешь.
И.Б. Нет, не всегда. Иногда надо тащить, завести партнеров. Потом, ты пойми, что не всегда хватает мастерства дать этот пас, надо иметь этот навык и опыт. Вот мы позавчера играли, у ворот устроили такую суматоху, шайба отскочила ко мне, и ябросил, должен был забить, но вратарь среагировал. А если бы я чуть голову поднял, то отдал бы Славе, который стоял буквально рядом.
А.К. Фетисову, что ли?
И.Б. Фетисову, да. Он бы точно забил, потому что ворота были пустые. Но поэтому я и не играл в сборной СССР. Вот Фетисов бы отдал, а я – нет. Понимаешь?
А.К. А как часто ты на льду?
И.Б. Раза 2-3 в неделю стараюсь.
Что дальше
А.К. Сегодня нужно быть бизнесменом, чтобы строить карьеру музыканта?
И.Б. Идиотом не надо быть.
И.Б. Если бы я был бизнесменом, то, конечно, у меня все было бы гораздо лучше.
А.К. Я думаю, что половина наших музыкантов завидуют, как у тебя все хорошо.
И.Б. Но может быть еще лучше, если бы, во-первых, у меня был партнер. Мне не хватает реально людей-партнеров, иногда я просто не могу им ничего предложить. У меня есть люди, которые работают на меня, которые замечательно выполняют то, что я им говорю, но построить бизнес-модель у меня потихонечку получается только сейчас. Но это даже не всегда с музыкой связано.