Я дарю людям радость
Слава Зайцев
советский и российский художник-модельер, живописец и график
Беседовал Александр Кобенко
-
Почетный гражданин Парижа и Иваново
-
Родился 2 марта 1938 года в г. Иваново
-
Окончил Ивановский химико-технологический техникум, Московский текстильный институт с отличием
-
Работал на швейную фабрику Мособлсовнархоза в г. Бабушкинском и в Общесоюзном Доме моделей одежды на Кузнецком мосту
-
В 1967 году В.М. Зайцев получил Гран-при за платье под девизом «Россия» на Всемирном фестивале моды в Москве
-
С 1988 года возглавляет Дом моды Славы Зайцева на проспекте Мира, 21
-
Автор 75 коллекций одежды, костюмов к 20 театральным спектаклям, а также сценических костюмов Магомаева, Кобзона, Синявской, Пьехи, Пугачевой, Киркорова, ансамблей «Машина времени», «На-на», фигуристов Бестемьяновой-Букина
Александр Кобенко: Вячеслав Михайлович, вы встречаете человека по одежке? Кстати, а как к вам лучше обращаться, по имени-отчеству или Слава?
Слава Зайцев: Всегда приятно, когда рядом хорошо одетый человек.
А что касается имени, то лучше Слава. Вы же знаете историю с моим именем.
Когда я родился, у нас в доме висел портрет Молотова, да еще и отец у меня Михаил, вот и назвали Вячеславом, чтобы получилось Вячеслав Михайлович. Но когда узнал, как подло Молотов поступил с женой, когда ее посадил Сталин, я решил, что не хочу быть Вячеславом Михайловичем! Поэтому все меня называют Слава Зайцев.
А.К.: Вы когда-нибудь водили сами автомобиль?
С.З.: Нет.
А.К.: А в целом отношение к автомобилю какое?
С.З.: Хорошее. Это прекрасное место, в котором есть время на раздумья: как правило, много времени приходится проводить в пробках.
А.К.: Вы воспринимаете автомобиль как средство передвижения или как эстетический предмет?
С.З.: Конечно, эстетика очень важна. На нее, естественно, я обращаю внимание в первую очередь. Ну и конечно же удобство: чтобы ноги можно было вытянуть, чтобы сосредоточиться и подумать о проблемах, которые возникают по работе, по делу, чтобы подготовиться к общению с людьми.
С.З.: Мне кажется, что я не смогу. Для меня всегда было проблемой точно рассчитать расстояние на проезжей части и не ударить впередистоящий автомобиль. Все время возникает страх, что я врежусь.
А.К.: И на чем вы сейчас передвигаетесь?
С.З.: Сейчас это Genesis. Очень удобный автомобиль – соответствует всем моим критериям. Очень хороший дизайн, хорошая обтекаемость и высокий уровень комфорта.
А.К.: Есть ли ответ на простой вопрос: как из ивановского парнишки вы превратились в легенду? Когда вы почувствовали то, про что Синатра пел My Way?
С.З.: Нет простого ответа на такой простой вопрос. Без провидения тут не обошлось. У нас в Иванове был хороший театр оперетты. И я пришел во дворец пионеров, где пел, танцевал, декламировал стихи, а с театральными бригадами ездил по колхозам. Во втором классе получил премию за пение – три метра сукна. В 10 лет меня хотели забрать в Москву, в хор Свешникова, но мама была против. Когда я закончил школу, то мои документы не взяли ни в военное училище, ни в музыкальное – я был сын врага народа.
Родители, 30-е годы
Слава Зайцев, 1947 год
Мы с мамой и братом жили в полной нищете в 12-метровой комнатке в коммуналке, где кроме жильцов обитали еще крысы и клопы. Убогая, голодная жизнь: боярышник ели, заячью капусту, очистки картофельные. Меня к себе частенько брали соседи, подкармливали кто как мог. Мама в военные годы работала в госпитале медсестрой, а потом стала уборщицей – чтобы быть поближе к детям. В шесть часов утра она вставала и мыла семь подъездов нашего огромного 24-подъездного четырехэтажного дома. А все остальное время подрабатывала прачкой. Огромные ворохи белья, которые она стирала своими натруженными руками – в тазу, посреди трехметровой кухоньки.В 1946 году отец каким-то чудом передал маме весточку, что недолго будет на пересылке в Харькове – оттуда эшелон направлялся на Север. И мы с мамой помчались в Харьков. Шли по руинам, мимо людей, живших в квартирах без стен… Наконец я увидел отца – сидящего на земле, за колючей проволокой, среди тысяч других изможденных военнопленных. Пообщаться с ним наедине не удалось. Мама лишь смогла прокричать ему несколько слов, он что-то крикнул в ответ, после чего охранники нас прогнали. Потом заключенных повезли по этапу, а мы вернулись домой.
Ивановский химико-технологический техникум, 1953 год
Я поступил в Ивановский химико-технологический техникум на факультет прикладного искусства, учился на художника по тканям. Когда закончил на все пятерки, поехал в Москву, в текстильный институт. И вскоре понял, что именно это мое дело.
Первое собственноручно сшитое пальто, 1960 год
А.К.: Но зато о вас узнали на Западе.
С.З.: Да, сначала в журнале Paris Match был опубликован репортаж об этой коллекции. А потом его перепечатали и в других изданиях. Так обо мне узнал Пьер Карден, и когда он приехал в Москву, то захотел увидиться. Я тогда работал в Доме моды на Кузнецком и сообщил в парторганизацию – так тогда было положено, – что собираюсь встретиться с Карденом. Мне сказали: «Ни в коем случае!» Но я на этот запрет… Я ведь Кардена во сне видел, мечтал познакомиться – а тут меня приглашают! С тех пор мы и подружились.
А.К.: А кто из модельеров был для вас эталоном?
С.З.: Dior, YSL, Chanel, Peire Cardin, Givenchy, Balenciaga.
А.К.: Вы у них чему-то учились?
С.З.: Учился! У них очень классные ситуэты.
Пьер Карден, Слава Зайцев, Марк Боан, Ги Ларош, 1965 год
С.З.: Диор лучше. Диор – мой любимый художник.
Имя Кристиана Диора, который совершил переворот в моде и сознании, для меня ассоциируется с неизъяснимой простотой, волнующей и захватывающей дыхание чистотой линий, ясностью в решении силуэта и чарующей гармонией приталенного лифа и пышной юбкой, драпировавшейся сборками или складками. Я склоняю голову перед гением Диора, утвердившего величие грациозности и изящества, которое и составляет для меня понятие «Женщина»…
Диор первый начал делать кутюр, а Карден уже позже. Карден умел делать деньги….
С Региной Збарской, 1966 год
С.З.: Нет, не получилось.
А.К.: С какого времени вы стали реально зарабатывать?
С.З.: С 1991 года, когда полетел в Париж сделать первую коллекцию парфюма Maroussia. И если бы у меня не была парфюма, то до сих пор я сидел бы с голой жопой.
А.К.: Ваш дом моделей – это творческая мастерская или бизнес-единица?
С.З.: Для меня – творческая мастерская.
А.К.: Ваша одежда – это значит…
С.З.: В первую очередь, идеальная посадка, и в ней много «русскости».
А.К.: И в чем это выражается?
С.З.: Есть элементы из русского костюма, есть дух России, есть недосказанность. А еще в российской глубинке существует непритворная и естественная неловкость, которая не дает женщине надеть на себя бесстыжую одежду.
А.К.: А ваш собственный костюм, откуда этот образ? И ваши знаменитые оранжевые штаны – это было как желтая кофта у Маяковского?
С.З.: Я всегда вызываю интерес по цвету. Я консерватор в форме, но не в цвете. Выгляжу всегда ярко. Когда делал коллекцию по русскому костюму XIX века, нашел эту форму. Как основу взял смокинг, сюртук. Он дает возможность мужчине расправить плечи и почувствовать себя не каким-то ущербным, а классным мужиком.
А.К.: Театральные костюмы, платья на заказ и много-много коллекций. К чему более всего лежала душа?В 1978 году был придуман красный балахон для Аллы Пугачевой, в котором она победила на конкурсе в Сопоте с песней «Все могут короли»
С.З.: Все было интересно. Когда была возможность воплотить ткань в форме, я работал в театре. Театр особенно помог мне почувствовать себя художником, поскольку требовались не просто какие-то абстрактные эскизы, а вещи, учитывающие все задачи постановки. Важный для меня этап – дизайн костюмов для эстрадных певцов и певиц, для фигуристов.
«Безумный день, или Женитьба Фигаро»
в Театре сатиры в 1970 году – первый театральный спектакль, к которому Вячеслав Зайцев сделал костюмы
С.З.: К нам люди из власти относятся как к рабам. Они всегда очень высокомерны и думают, что нам за счастье их одеть. Вот Раиса Горбачева хотела, чтобы я что-то делал для нее, и даже везде говорила, что я ей шью. Потом, после отставки Горбачева, я по случаю ее спросил, зачем она так говорила, и получил ответ: «А вам, Славочка, разве не приятно?»
Как-то на приеме в чилийском посольстве мне передали, что меня хочет видеть мадам Брежнева. Я захожу в комнату, а там сидят две большие бесформенные тетки, еще мадам Громыко. Я так испугался, что мне их придется одевать, что со страху сказал: «Пожалуйста, если вам нужна моя консультация, позвоните мне по телефону…»
А.К.: Сейчас многие ностальгируют по СССР. Что вы об этом думаете?
С.З.: Ностальгии по СССР у меня нет. О чем сожалеть? О том, что все вокруг было серое, что меня все время били по рукам, таскали в КГБ на допросы, спрашивали, о чем я разговаривал с иностранцами, не выпускали за границу? Я хотел дарить людям радость, нести им красоту. А меня спрашивали: а для кого вы это делаете? Кому это нужно?
А.К.: Когда было легче пробиться? Тогда, в 70-80-е, или сейчас?
С.З.: В то время пробиться было очень сложно, потому что в Советском Союзе все художники были безымянные. Индивидуальности не давали развиваться, личностей боялись. Многих выдающихся художников того времени никто не помнит, потому что и тогда их никто не знал: Стерлигова, Осьмеркина, Гагарина, Телегина, Макеева. Все работали по плану. Девчонки делали прекрасные коллекции для фабрики, а худсовет смотрел и заворачивал: убрать все лишнее. Остается три дырки, два шва – это и есть советская мода.
А.К.: Почему сейчас у нас так мало модельеров? Почему не вызревают новые имена-бренды?
С.З.: Сейчас очень много художников и много желающих стать модельерами, у них самые разнообразные порывы, местами нелепые. Талантливые художники идут, получают образование, знают, что надо, чтобы быть модным, но не знают самого главного – как моделировать. Сегодня нет практики. Все выходят «формальные». На самом деле очень непросто быть модельером.
Когда я учился в институте, то все вечера просиживал в библиотеке на Пушкинской улице, изучал историю Древнего Египта, Индии, Ирана, Китая, Японии. Не читал текст, а перерисовывал картинки, чтобы понять, как возникает образ, понять основы сочетания цветов, композиции и т.д. Делал копии с картин художников моей любимой эпохи Возрождения – Микеланджело, Рафаэля, Леонардо Да Винчи. В итоге я всю историю пропустил через свое сознание, через мозг и руки.
А.К.: Что происходит с модой, с тех пор как вы работаете?
С.З.: Все очень поменялось. Когда-то я думал, что мода будущего будет многообразной и впечатляющей, на улицу люди будут выходить как на театральную сцену и прогуливаться там как по подиуму. А что мы видим сейчас – джинсы, майки, кроссовки. Все, как в советское время, одинаковы и похожи, даже девушки. Мода где-то меняется, но мало кому она нужна. Не востребована у нас ни как искусство, ни как форма потреб-ления. Мне от этого больно.
А.К.: Вам нравится, как у нас в стране все развивается?
С.З.: Нет. И в моде тоже. К сожалению, модой никто не занимается серьезно. После падения советской власти красота вроде бы как востребована в России, но никто будто не видит, что это потрясающий бизнес. Во Франции мода приносит миллиарды. И государство никому не помогает. В первую очередь страдают молодые. Если на Западе дают начинающим гранты, создают условия для работы – в Лондоне, например, есть улица, где они могут арендовать магазинчики на льготных условиях, то у нас никому до этого нет дела. И я за всю жизнь не получил от государства ничего. А вот один западный журнал написал в 74-м году, что Зайцев вместе с Диором входит в пятерку лучших модельеров мира.
А.К.: Сегодня вам живется легче?
С.З.: Сегодня я могу делать то, что считаю нужным.
А.К.: Давно ли вы ни от кого не зависите?
С.З.: С 1988 года.
А.К.: Оглядываясь на то, что вы сделали в театре и моде, как вы считаете, насколько вы реализовали свой потенциал?
С.З.: Процентов, наверное, на 80. Я создаю свою галерею, в которой будут мои работы. Никогда ничего не писал, но тут неожиданно – снисхождение свыше. Написал, не задумываясь совершенно, строки возникали сами по себе – сейчас собираюсь книжку издать.
С.З.: Да, я живу один давно. Считаю, что расплачиваюсь этим за свой талант. Когда меня спрашивают, в чем секрет молодости и откуда силы, я отвечаю, что моя рожа всегда светится и не искажена завистью, поэтому морщин нет. Я никогда никому не завидовал, никогда ни с кем не спорю и не выясняю отношений – Бог рассудит. Стараюсь плохого не помнить. Благодаря этому я и живу, поэтому все и получается так здорово. Я чувствую еще такой огромный потенциал внутри, столько еще не сделано, столько всего интересного, и не хватает двадцати четырех часов в сутки, чтобы успеть – время так быстро летит, и не так много его осталось.