Про нашу и немецкую технику:
«Несмотря на то, что там сейчас находятся американцы, проамериканское правительство и американская техника, когда идут закупки, афганцы говорят: “Нам не нужны «Хаммеры»! Дайте нам мотоциклы «Урал», «шестьдесят шестые» ГАЗы и грузовики «Урал», а другой техники нам не надо!” Даже познакомившись с иностранными образцами в деле, афганцы все равно отдают предпочтение советским машинам. Наверное, это говорит само за себя. Дело в том, что у военной техники несколько иное предназначение, чем у Porsche Cayenne. У нас с сыном часто возникали споры на эту тему. Он говорит: “Вот была же машина Opel Blitz – могли же немцы делать, был «Мерседес», танк «Тигр» с двигателем «Майбах»”. А я отвечаю: “Ваня, в Берлин-то приехали ЗИС-5 и Т-34, а не Opel Blitz”. Чем это объяснить? Я понимаю, что в Германии мощнейшая инженерная школа, и от этого никуда не уйти. Но ее направление другое. Находиться в их машинах комфортно, но в первую очередь техника должна выполнять свое предназначение. Если потратить миллион условных единиц на грузовик Opel Blitz, который живет на поле боя примерно 72 часа, то это будет крутовато для бюджета страны. Все наши люди трудились ради победы, и вся советская экономика была заточена и сориентирована на нее. В Германии же были и представители частного бизнеса, которым, по большому счету, было плевать, кто победит. Им нужен был госзаказ. Но немецкое командование вынуждено было отдать приказ, чтобы нашу трофейную технику – например, ЗИС-5 и ГАЗ-А – ставили на вооружение. Кроме того, немецкие солдаты использовали советские винтовки.Можно найти массу фотографий советской техники со свастикой. Думаю, если бы она была плохой, такого бы приказа не было. Наши машины прекрасно справлялись с жуткими фронтовыми дорогами.
Что касается Афганистана… Скажу по собственному опыту: сначала парашютно-десантные подразделения использовали БМД, но там броня только против пуль и осколков. Когда началась минная война и подрывы фугасов, у БМД выносило полкорпуса, и, разумеется, потери стали расти. Выстрел из пулемета ДШК калибра 12,7 мм в борт пробивал БМД насквозь. Тогда быстро сориентировались и заменили БМД на БМП. Казалось бы, БМП – это машина пехоты и не имеет отношения к десантникам. Но заменить пришлось. Нужно было как-то реагировать. В Афганистане не было «восьмидесяток» (Т-80) и «семьдесятдвоек» (Т-72). Могли их поставить туда? Могли, но не стали. Я не думаю, что это было дорого в масштабах государства. Видимо, провели исследование, посмотрели и поставили «шестьдесятдвойки» (Т-62). У Т-55 еще была нарезная пушка, а у Т-62 – уже гладкоствольная, калибра 115 мм. Это прекрасная машина. В странах, с которыми велось военное сотрудничество – например, в Африке или на Востоке, – до сих пор используется большое количество модификаций Т-54 и Т-55. Понятно, что все не ограничивается только договором на поставку техники. Речь идет и о дальнейшем обслуживании, а это другие деньги. Сейчас на этих машинах меняют только приборы прицеливания и наблюдения, делают дополнительную броню, и они снова на ходу, несмотря на то, что это – разработка 50-х годов».
Андрей Афанасьев
51 год
Выпускник Рязанского воздушно-десантного училища 1983 г.
Годы службы в Афганистане: март 1985 – июнь 1987
Звание и должность: старший лейтенант, командир танкового взвода
Место дислокации: аэродром Баграм,345-й гвардейский отдельный парашютно-десантный полк
Боевая техника: Танк Т-62Д
«Вот подорванный «Урал-4320». Никто их не забирал. Я был там два года, а он так и лежал. Он вез боеприпасы. С правой стороны из-за речки начался обстрел из гранатомета. Естественно, боеприпасы начали взрываться. Водитель погиб, остальных успели спасти»
Про свой танк:
«Двигатель… Мне сложно сравнивать, так как я не сталкивался с американской техникой, поэтому скажу о своих ощущениях. Как-то раз в Афганистане мы шли по дороге, с одной стороны – гора, с другой – река. На пути была зона сплошного минирования с хаотичным разбросом мин. Причем сделанная так грамотно, что как бы ты ни ехал, мимо мины пройти было невозможно. Пробовали воспользоваться «ИМРкой» (Инженерная машина разграждения). Она лопатой снимает примерно полметра грунта. Лопата идет, а мины хорошо видно: они итальянские пластиковые и желтого цвета. На участке в 3 км было снято 600 мин! На разминирование времени нет. Проход колонны – это целый комплекс задач: на высотах слева и справа должна быть пехота, которая прикрывает технику. Поэтому было решено прекратить разминирование и пойти по реке, потому что никто не думал о минах на глубине метр двадцать – метр тридцать. Но мы начали подрываться в воде! Оказалось, в августе реки пересыхают, и туда ставят мины в двойном полиэтиленовом пакете. Двигатель В-55В установлен в танке поперечно, и бывает, что при подрыве лопается вал привода масляного насоса. Механик докладывает: “Давление – ноль!” В реке стоять нельзя, потому что за тобой вся колонна. Едем, пока может танк. Представьте, какая нагрузка! Вес с дополнительной броней – 45 тонн. Он прет поперек течения, прет и прет. Естественно температура растет: 90, 100, за 120! Как только мы выехали из реки, двигатель заклинил. Было такое ощущение, что танк ехал столько, сколько надо, по-русски поступил.
В колонне может идти 120 единиц техники
ГАЗ_21 в Кабуле
Кабул
Индус рядом с грузовиком Mercedes-Benz
Танк Т-62 с колесным минным тралом
Работа саперов
Второй пример. Давление масла в двигателе должно быть от 8 до 10 атмосфер. К тому же приходилось цеплять тяжелый противоминный трал. Бывало, что нужно взять другой танк на буксир. Танки ведь не ездят в одиночку – если он заглохнет, то его уже не завести. В таком случае нагрузка уже двойная. Моя машина ходила много, и давление снизилось до 5 атмосфер. Жить в этом случае двигателю осталось уже немного. Однако на таком давлении машина прошла 360 км! Это ведь не на «легковушке» проехать. Такие поступки запоминаются. Командир мне говорит: “Не надо брать эту машину!” Я говорю: “Нет, это – моя машина, мы на ней пойдем!” “Он не придет”, – отвечает командир. Я спорю: “Он придет и уйдет, и еще других притащит!”, в итоге пришел, ушел, таскал. В Кабуле мы его завели, он проехал еще 60 км, остановились, долили масло. До полка уже оставалось немного. Приехали. Порядок был таков: перед постановкой техники в парк она должна быть полностью заправлена. Заправили, поставили на стоянку. Я руководил, танк встал. “Глуши!” – говорю механику. Он заглушил, и все – больше никто его завести не смог. Такое впечатление, что танк ехал до конца. Как-то все это по-русски».
Про минную войну и про собак:
Меня направили в Афганистан в 1985 г.
Я командовал танковым взводом.
Подразделение было довольно интересное, потому что в воздушно-десантных войсках, как таковых, танковых подразделений нет.
Началась минная война. Для того чтобы ей противостоять, было принято решение ввести отдельные танковые подразделения в парашютно-десантных полках.
Задача – не только огневая поддержка. Для этого, во-первых, была артиллерия, а во-вторых, на БМП стояла 30-миллиметровая пушка. Танк не мог стрелять так высоко по горам, как БМП. Тем не менее танки хорошо помогали на сторожевых заставах. А в основном они использовались в отрядах обеспечения движения: танк идет в голове колонны, а перед ним БТР, на котором сидят саперы с собаками. Это были овчарки, и они очень хорошо искали мины. Собаки пользовались огромным уважением. Они жили в солдатской среде. Банка тушенки – для солдата, и точно такая же банка тушенки – для собаки. Они ничего не боялись. Одну собаку офицер забрал с собой домой – командование разрешило, а вторая жила на заставе – как бы на пенсии. Она несколько раз подрывалась. «Духи»-снайперы первым делом стреляли по собакам. Чуть позже они научились обманывать животных: мины клали в полиэтиленовые пакеты или на место закладки мины наливали бензин, чтобы сбить запах. Дело происходило так: впереди идет сапер со щупом и собакой, а потом идет «ИМРка» или танк с тралом. Но с тралом было весьма трудно ездить, например, преодолевать крутые повороты в горах, поэтому очень часто тралы снимали и шли без них. После нескольких танков идет основная колонна».
«Я должен сказать, что «Урал» машина хорошая, но «КрАЗ» – лучше. И старый, и особенно «260-й», у которого двигатель с наддувом. Все-таки «камазовский» мотор не такой тяговитый»
Про боевые задачи и переходы колонн:
«Задачи были самые разные. Например, в населенном пункте Анава стоял наш отдельный усиленный батальон. Туда ходила колонна, которая перевозила боеприпасы. Горную дорогу, к примеру, охраняли 15 застав, которым нужно что-то есть и чем-то стрелять, поэтому везли патроны и провизию. Чтобы колонна добралась в целости и сохранности, всегда создавался отряд обеспечения движения. Я ходил старшим этого отряда. И это было не всегда где-то рядышком. Наша зона ответственности охватывала весь север и восток Афганистана. Дневной переход мог быть около 100 километров. Однажды мы шли 22 часа подряд. Идем, идем, идем, встали на 5–7 минут из-за какой-то проблемы. Если привал, то механик сразу вылезает из танка, первым делом доливает масло, осматривает машину, и опять – поехали. Снова встали на 15 минут, вновь поехали. 4 часа отдох-нули в каком-то пункте и пошли дальше. У каждого полка были свои задачи».
Про сослуживцев и отношения в строю:
«Технику перед выездом готовили механики. Механик первым встает и последним ложится. Он никогда в жизни не бросит ключ, пока не доделает машину. Тогда все было по-другому. Был старший механик роты. Как правило, этот человек наиболее технически подготовлен. Причем люди там… Я бы не сказал, что они взрослели. Я бы сказал, что они очень быстро старели. Происходила переоценка ценностей. Там не нужно было контролировать кого-то особым образом. Все знали свое дело. В Афганистане, если ты видел перед собой младшего сержанта, это точно означало, что у человека все хорошо с головой, и он – организатор, который может повести за собой людей. Механик постоянно смотрел на приборы, проверял, чтобы в двигателе ничего не подтекало, доливал масло. Он не может просто уснуть за рычагами, потому что погубит всех. Например, если температура поползла вверх, он понимает, что что-то не так. Как-то мы поднимались на гору, произошел подрыв, машину тряхнуло. Починили ее и поехали дальше. После этого мне идет доклад: «Температура 100!» В чем дело – непонятно, потому что все остальное в норме. Стали разбираться.
В моторном отсеке есть жалюзи, которые механик может открыть. Оказывается, болт, который кто-то забыл внутри, попал в них, и они захлопнулись.
Мера ответственности в Афганистане была совершенно другой. Допустим, если пришли молодые солдаты, то старослужащие их оберегали и воспитывали. Ведь война – это дело молодых. Почему? Потому что у молодых есть безбашенность, уверенность в собственных силах и в том, что убьют кого угодно, только не его. Воспитывали ребят таким образом, чтобы они не делали ничего лишнего без приказа. Ведь очень много смертей было из-за глупости и любопытства: машина остановилась, солдату приспичило, он отошел на метр в сторону и подорвался на мине. Кого винить? Поэтому до поры до времени было как в служебном собаководстве: хозяин остановился, пес сел рядом.
Там было в сто раз легче в плане людских отношений.
Скрыться же нельзя.
Это здесь закончился рабочий день, и все разъехались, кто – в Медведково, кто – в Люблино, и у каждого своя семья.
А там мы сутками находились все вместе.
Если у человека червоточина, то ее сразу становилось видно».
«Ночью в феврале в афганистане бывало до минус 15, а днем – до плюс 18»
Про бой:
«Мы стреляли все два года. Когда идет колонна, по ней начинают стрелять слева или справа. Я всегда сидел наверху в люке, потому что внутри ничего не видно. Сразу возникает задача – определить, откуда идет обстрел. В горах это сделать непросто. Во-первых, танк не ездит тихо, во-вторых, ты постоянно в танковом шлемофоне для того, чтобы быть на связи. Моджахеды никогда не стреляли очередями, как показывают в кино. Они стреляли одиночными, потому что берегли патроны. К тому же прицельно стрелять очередью непросто. Поэтому нужно вовремя отреагировать и выйти из-под обстрела. Методика была такой: если идет несколько БМП, то у одной пушка повернута направо, у другой – налево».
Про саперов и мины:
«Вот желтые итальянские мины. Их невозможно обнаружить миноискателем. Внутри 6 кг взрывчатки. Найти их могут саперы. Сапер щупом проверяет грунт. Хитростей в этом деле очень много. Например, закопана одна мина. Кто-то ее обнаружил и решил извлечь. Но под ней установлена еще одна, которая взрывается, как только вытащишь первую. Никого не остается в радиусе 20 метров. Работали в этом случае так: нашли мину, зацепили ее «кошкой», отошли на безопасное расстояние и сдернули. Хорошо, если ничего не произошло. Допустим, сапер извлек мину. Как ее обезвредить? Эта крышка откручивается на резьбе. Душманы делают внутри два контакта и ставят батарейку «Крона». Откручиваешь, два контакта замыкаются, и мина взрывается в руках. Саперное дело – это целая наука».
Про фугасы:
«Вот что бывает, когда танк наезжает на фугас. Фугас может быть авиационной бомбой, которая не взорвалась: ФАБ-150 (фугасная авиационная бомба), ФАБ-250, ФАБ-500 и ФАБ-1000. Она летит, входит землю и только потом взрывается. Воронка бывает до 5 метров глубиной. Невзорвавшиеся бомбы извлекались и использовались против наших войск. Другой способ – совместить вместе несколько мин, чтобы получить большой заряд. У танка в башне находятся сорок снарядов к пушке – боеукладка. Это около 1,5 тонны взрывчатки. Происходит взрыв под днищем танка, и боеукладка детонирует. Экипаж однозначно не выживает».
Про автомобильную технику в Афганистане:
«Я видел там даже самосвал МАЗ-205. Огромным успехом пользовался ГАЗ-69, причем не 5-местный, а 8-местный. Тент, как правило, был снят. На нем ездили никак не меньше 15 человек! Он был желтого цвета и, скорее всего, выступал в роли такси. Сейчас в такси там до сих пор используются «21-е Волги». Очень много «24-х Волг». Из автобусов были популярны наши «ПАЗики». Что касается грузовой техники, то гражданские использовали «ЗИЛ-130». Но у нас в полку автомобили с карбюраторными двигателями не пользовались особым почетом по той простой причине, что в Афганистане горная местность и жара, из-за чего они перегревались. Дизеля в таких условиях предпочтительнее. Если лезть на Саланг, то это примерно три с лишним тысячи метров. Даже танк с трудом забирается на Саланг. Как-то раз мне пришлось тащить на буксире БТС (тягач на базе танка) через Саланг. Я волок его 160 км в течение двух дней, потому что сначала идет подъем 90 км, а потом 70 км – спуск. А как спускаться? Он же может покатиться и «догнать». Механик постоянно притормаживал бортовыми фрикционами, и из них шел дым. Во время подъема из выхлопной трубы выходит открытое пламя, потому что солярка не сгорает из-за большой нагрузки и высоты.
Цилиндр песочного цвета с оребрением – это пластиковая итальянская мина
У меня остались самые хорошие впечатления от «Урала». Было много «КАМАЗов». Но «Уралы» все-таки любили больше».
«Эту колонну сожгли. Тридцать или сорок машин. Тягачи «КАМАЗ-5410» везли топливо. По цистерне стреляют из гранатомета или из крупнокалиберного пулемета. Разумеется, делают хитро: стреляют в верхнюю часть цистерны. Пары вспыхивают моментально. Если солдат успевает выскочить – ему повезло. Если нет – он сгорает заживо»
Про Афганистан:
«Афганцы всю жизнь воевали. Хорошо, если у наших ребят в школе была НВП (начальная военная подготовка), хорошо, если они держали в руках «мелкашку» (ТОЗ-8), а ведь были и те, у кого не было НВП. Психологию афганца нужно знать и понимать. Из-за чего это все произошло? Говорить однозначно, что они плохие, ни в коем случае нельзя. Это их страна и их земля. Эти люди, если смотреть историю, никогда ни под кем не были. Они два раза не дались англичанам. Сейчас у них произошла переоценка происходящего. Есть фильмы, которые это подтверждают. Они сейчас говорят: “Нам не надо, чтобы были американцы. Лучше бы пришли русские”. Может быть, нас за что-то ругали. Но продукты питания раздавались бесплатно. Был построен автомобильный завод – филиал «КАМАЗа». Рабочие места обеспечивались, дороги строились, раздавался бесплатно керосин. И от них никто ничего не требовал. Ведь американцы сейчас даже питьевую воду везут с собой, они не ездят на речки. Мы-то пили из рек. В госпиталях был определенный день, во время которого совершенно бесплатно наши врачи оказывали помощь местным. Причем были переводчики, которые помогали определить недуг».
